Владислав Ляхницкий

У писателя, как и у любого творца, две родины. Первая там, где он на свет появился и детство провел. Вторая, где родился как художник. Владислав Михайлович Ляхницкий родился в Казани 10 апреля 1912 года, в семье юриста. Голод Поволжья в 1921 г. вытеснил семью Ляхницких в Новосибирск. С этого времени жизнь Ляхницкого связана с Сибирью. Здесь он мужал и набирался впечатлений. Именно в Сибири начался глубокий интерес будущего писателя к геологии, к познанию загадочного мира горных минералов. Посещение геологического отдела краеведческого музея, знакомства с мужественными первопроходцами таежных маршрутов, участие в работе геологических партий совпадало в его душе с внутренним пафосом проникновения в тайны легенд и рассказов, фантастических историй, которые бытовали в среде старых изыскателей. Начиная с 1935 года, В. Ляхницкий стал сотрудничать в газетах и журналах Сибири. Темы его корреспонденций касались сугубо специальных вопросов геологии. Видимо, тайны минералов были для молодого изыскателя как бы подступом к тайнам человеческого характера. Не случайно в книгах Ляхницкого так дотошно, с учетом малейшей «взвеси» изображаются детали приискательского и крестьянского быта, окружающей обстановки, одежды людей, разнообразие состояний природы.

Геологическая тропа Ляхницкого закончилась в Забайкалье. К этому времени он, выпустив несколько книг, напечатав десятки статей в сибирской периодике, становится профессиональным писателем, Писательскую судьбу Владислава Михайловича Ляхницкого можно назвать счастливой. Его признали и читатели, и критики с первой книги «Вдали от фронта», которая вышла в 1962 г. в Читинском книжном издательстве. Образность и достоверность жизненных реалий говорили о нем как о литераторе многообещающем. Удивительного в этом ничего не было. Ему было о чем сказать и как сказать. «Человек не любит того, что плохо знает». Ляхницкий узнал и, более того, досконально изучил чарующий мир неживой природы. За тридцать лет работы в геологических партиях он убедился, что для художника неживой природы не существует. Даже камни двигаются. Поют, свистят, сердятся и радуются. Он постарался хорошо узнать и понять тех, с кем водила его судьба на крутых таежных тропах. Он был поэтом, хотя не написал ни одного стихотворения. Но сколько строк, ритмичных и упругих, тонко отражающих состояние души писателя, заставляют волноваться читателя. В одной из первых своих книг «В поисках весны» Ляхницкий определил основную свою творческую задачу: «Много исхожено троп за тридцать лет работы полевым геологом. Много интересных людей встречено на таежных тропах. Много любопытного довелось увидеть. И я убедился, что рядом с нами течет жизнь и встречаются явления и вещи не менее поразительные, чем зодиакальный свет, черные лебеди Австралии или обитатели океанских глубин. Об удивительном, что находится рядом с нами, об интересных людях я и пишу…».

У таежный костров, на базах изыскательских партий в горах Кузнецкого Алатау и Забайкалья, среди топографов и приискателей, охотников и проводников – вообще разного сибирского люда – искал и находил В.М. Ляхницкий своих героев, свои легенды, истории, вошедшие в его книги «Небесный камень», «Легенды и были». Многие герои похожи на него самого – натуры сильные и решительные, с резким характером и неуступчивым нравом. С другой стороны, сибирская геология не заглушила в душе писателя лирической стихии русского характера, нежности и детского удивления перед красотой мира. Многие страницы его книг проникнуты таким тонким восприятием и ощущением природы, что невольно вспоминается Бунин, намагнитивший русскую прозу особым – лирическим – очарованием.

Самыми удивительными в творчестве Ляхницкого являются романы «Золотая пучина», «Алые росы» и «Эхо тайги» (трилогия «Росомаха»). Уже в самих названиях книг – горячих, ошеломляющих экзотикой, ярым буйством жизни – отчетливо видится старая Сибирь, эпоха «золотой лихорадки», то необузданное гульбище, которое шумело в таежном краю накануне революции. Вслед за В. Шишковым, А. Новосельцевым, Г. Гребенщиковым и другими известными мастерами, написавшими о старой Сибири, Владислав Ляхницкий предлагает нам свой образ «золотой пучины», свою картину столкновений двух миров – старого, кержацкого и нового, золотопромышленного, ведущих к неизбежным нравственным и социальным потрясениям, завершившихся революцией и гражданской войной.

«Золотая пучина» Ляхницкого – страшный символ той действительности, которая пришла в притаежное село Рогачево с открытием россыпного золота. И совсем не случайно, что первыми, кто проваливается в эту бездну, становятся потомки старого Рогача, беглого каторжника-крестьянина, поселившегося в этом краю в достопамятные времена религиозного раскола. Жестокая борьба за существование, за обладание своим «кровным» – будь то земля или воля, золото или домашнее сообщество – было заложено еще в генетическом наследии первых поселенцев. Культ личной удачи, накопительства, жажда возвыситься десятилетиями напластовывались в социальной памяти, в характерах и мировоззрении рогачевцев. Классовое расслоение, как новый раскол, стало потрясать патриархальную кержацкую общину.

Описывая возвышение и падение кержацких семей (Устин Рогачев, Сысой Козулин), В. Ляхницкий показывает, что жажда накопительства, алчность в любые времена равны духовной гибели. Образ главной героини трилогии Ксении Рогачевой (Росомахи) стал не только тем сюжетным стержнем, вокруг которого концентрируются основные события, а он как бы явился их отражением. Боль, гнев, отчаяние, жажда свободы, испытываемые девушкой, в равной мере присущи и окружающим её людям, таким же обездоленным и бесправным рабочим и крестьянам сел Рогачево, Луговое, Камышовка, прииска Богомдарованного. Терзания Ксюши, её стремление к свету, к воле, к счастью как нельзя лучше подчеркивают общественно-политическую обстановку того времени – канун и падение русского царизма. Автор «бросает» героиню из одной сложной ситуации в другую, держит на изломе, проверяет на прочность. Девушка скитается по родному сибирскому краю, попадает к разным людям, и это позволяет автору показать социально-психологическую атмосферу, в которой происходит столкновение классовых сил. Несомненно, Ксюша – любимый образ писателя. Все лирические отступления связаны с нею. Зарисовки эти полны нежного аромата, звуков и красок жизни, легко и естественно вплетаются в ткань повествования.

Проблематичность любви и счастья в условиях социальных потрясений, жестокой классовой борьбы – один из ведущих мотивов трилогии. Конфликт индивидуализма с обстоятельствами, как правило, затрагивает не только имущественные, но и духовные основы старообрядческой общины и прииска. Любовь к труду, к деяниям рук своих и разума, любовь к человеку в самых крайних проявлениях всегда несут вирус эгоизма, собственничества, корыстолюбия. Ксения Рогачева, Сысой Козулин и Ваньша, стремящийся любой ценой обрести семейное счастье, так и не поймут, что счастье – не капитал, которым можно «обладать». Хищническая борьба за любовь страшнее борьбы за золото. Желтый металл, иссякая в россыпях, не перестает быть мерилом материальных ценностей. Но если любовь вырождается в жажду обладания, то это обесчеловечивает личность, опустошает её нравственно. Нацеленность чувств Росомахи, Ваньши и Сысоя принимает прямо-таки биологические формы. Моральные факторы уступают стихийному разгулу инстинкта, желанию обладать любовью, насытиться «богатимым» счастьем. Антиобщественную природу такой нацеленности Ляхницкий показывает с особым нажимом: мерзок Сысой, неприятен Ваньша.

Сложнее с Росомахой… Её судьба, как никакая другая, волнует и тревожит читателя. Может быть, впервые в литературе о старой Сибири создан такой полный и обаятельный не то гимн, не то плач по сибирской женщине. Битая волосяными вожжами, проигранная в карты, обманутая любимым, сожженная слепой страстью, дерзкая и униженно-покорная, смелая таежница и темная русская баба – во многом не укладывается в привычные представления о русском характере. Ксюха живет в романе по единственно оправданной для нее логике – зову любви. Борьба бессознательного и осознанного не всегда оканчивается победой последнего. Особенно в женском характере. Здесь можно вспомнить не одно поражение: от Анны Карениной Л. Толстого, Катерины Измайловой Лескова до Настены Гуськовой В. Распутина. В Росомахе чувство сопричастности общему делу приисковых рабочих отторгается жаждой любви, обладания Ванюшкой любой ценой. Отсюда – запутанность её отношений с миром и людьми, постоянный надрыв и раскол сознания, максимализм поступков.

Несомненно, Ляхницкий, показывая болевые точки личности, порой склонен оправдывать Росомаху, исцелить её от любви «социальной профилактикой» – участием в разгроме белогвардейского отряда, спасением Веры и т.д. Но борца за социальную справедливость из Ксении Рогачевой так и не получилось – «золотая пучина» индивидуализма вновь и вновь закипает в её душе, запутывая дорогу в будущее. Нам, современникам, не просто понять, что происходило в пластах глубинной народной жизни в годы революции. Старый мир Притаежного края с его укладом, исчезая при свете новой действительности, уносил с собой и невинные жертвы. Погибает Ванюшка. Нравственно опустошенной, в духовном омертвении остается Ксюха – Росомаха. Что же – столкновение противоречий в трилогии Ляхницкого разрешается только трагедией? И обреченность счастья вообще – философская концепция писателя? Едва ли…

Как бы полемизируя с бессознательностью любви Росомахи, нравственно и психологически отталкиваясь от «золотой пучины», показана в трилогии любовь Вавилы Уралова и Лушки, Егора и Аграфены. Сколько поэзии и народной мудрости, величавого терпения в их судьбах и характеристиках! «Повыцветали её волосы, глаза цвета кедровой коринки теперь белесы, и щеки повысохли, и поет Агрофенушка редко, а «Егорушка, милый» – до сих пор так зовет», - думает Егор о своей любви. Надеждой на общее счастье, нераздельностью судьбы народной и своей собственной живут многие герои трилогии – крестьяне и приискатели, революционная интеллигенция. Для них представления о любви, о счастье, о человеческой общности – не сказка, не идиллия, а реальность, за которую необходимо бороться сообща. В конечном счете, не бесплодны труды людские, не бесследны пути народной жизни.

Владислав Ляхницкий, кроме драматичной действительности старой Сибири, находит в ней оптимистическое, не истребимое никакими трагедиями. В этом – одна из разгадок сибирского характера. Слишком дорого заплатила старая Сибирь за обживание своих дебрей. Опыт народа слагался из многих традиций. Начало коллективного, общинного духа – одна из примечательных черт сибирского человека. В светлых мажорных тонах видится героям-труженикам будущая Россия. Корень новой жизни, в отличие от родового корня старого Рогача, изначально как бы сращен с коллективной думой о счастье, о человеческом предназначении на земле. О сокрытых силах народа, о глубинном, истинно философском понимании любви и надежды, смысла жизни В. Ляхницкий пишет с эпической широтой и приподнятостью.

Трилогия стала, по существу, многоплановым произведением о народной жизни, о судьбах сибирского крестьянства и рабочего класса золотых приисков. В романе представлены события революции и колчаковщины, дана событийная хроника, затронута деятельность большевиков и эсеров, крупных золотопромышленников и финансовых воротил, духовенства и либеральной интеллигенции. Как бы широко и подробно ни исследовала наша литература эпоху гражданской войны, тема её неисчерпаема, ибо в её сердцевине – проблема человека, не всегда понимающего историческую неизбежность перемен. С тех же приисков люди уходили и в партизанские, и в белогвардейские отряды. Гражданская война в Сибири не была делом простым и быстрым. Кроме победоносного марша советской власти, остались трагические неоконченности медвежьих углов. Их жертвой и стала главная героиня трилогии – Росомаха. Уход от мира, какими бы причинами он ни мотивировался, не даст человеку ни свободы, ни полного счастья, не говоря уж о гармонии духа. Только в обществе, основанном на социальной справедливости, подлинной свободе личности, можно обрести личное счастье. Такое общество героям трилогии Ляхницкого еще предстояло построить и утвердить…

Владислав Михайлович умер в 1977 году. Третью часть трилогии –  «Эхо войны» – он успел завершить лишь в черновом варианте. Она пришла к читателю благодаря творческой воле и доброжелательной заинтересованности Восточно-Сибирского книжного издательства.

Владислав Ляхницкий похоронен на старом читинском кладбище под сенью таежных сосен. Он как будто и сейчас с нами – лохматые, черно-седые брови, взгляд не то колючий, как шип терновника, не то просто цепкий, как острога. Высокая, чуть сутуловатая фигура геолога-полевика, на которой добротный костюм писателя никак не прилаживался к углам плеч, к широкой походке, к манере говорить, глядя в себя, как в лоток со шлихами сырого золота…

(По вступительной статье М. Вишнякова к книге «Эхо тайги». В. Ляхницкий. Восточно-Сибирское книжное издательство, 1984 г. и по статье Ю. Курца «В.М. Ляхницкий» в сборнике «Литературная Сибирь» №2, Восточно-Сибирское книжное издательство, 1988 г.)